В международной политике редко появляются документы, которые одновременно вызывают споры и раздражение, но все же остаются единственным реалистичным путем вперед.

Именно таким выглядит 28-пунктный план администрации Дональда Трампа, публично поддержанный нашим госсекретарем Марко Рубио. Это не элегантная дипломатия и не идеалистическая формула справедливости. Это – архитектура жесткого мира. Того мира, который предотвращает дальнейшее разрушение, но не обещает морального удовлетворения.

План основан на цинично-прагматичной логике: Украина делает болезненные уступки в вопросах территорий и военного статуса, а взамен получает то, чего у нее, по сути, никогда не было: юридически оформленные, многосторонние и подкрепленные силой гарантии безопасности. США и ключевые европейские страны обязуются реагировать на возможную новую агрессию россии так, как НАТО реагировало бы на удар по союзнику, пусть Украина и остается формально нейтральной. Пакет дополняется доступом к рынкам ЕС, масштабной программой восстановления и использованием замороженных российских активов.

Со своей стороны москва получает возможность зафиксировать свои территориальные приобретения и частично вернуться в глобальную экономику (но только при условии соблюдения всех пунктов соглашения и готовности жить под режимом внешнего мониторинга). Европа выигрывает передышку от затяжного конфликта, который годами подтачивает ее политику, энергетику и внутреннюю устойчивость.

Для Киева главный вопрос плана – не мораль, а математика войны. Любая попытка вернуть все оккупированные территории в обозримом будущем потребует значительных людских и материальных ресурсов, которыми страна уже не располагает. И при этом не гарантирует окончательную безопасность.

Трамп–Рубио предлагают не идеальный, но единственный на сегодня механизм, который хоть как-то разрешает проблему безопасности. Впервые появляется модель, где нарушение соглашения автоматически приводит к усилению санкций против россии, а не к очередному циклу пустых дипломатических предупреждений. Гарантии оформляются не в виде красивых формул, а в виде договора с конкретными триггерами и обязательствами. Это не восстановление полной суверенности Украины, но это – попытка построить ее защиту на реальных механизмах, а не только на ожиданиях поддержки.

Для кремля привлекательность соглашения очевидна. Оно позволяет заявить о «победе», сохранить контроль над захваченными территориями, показать Западу готовность к прагматизму и одновременно добиться частичного снятия ограничений. Но, план также содержит жесткие элементы, которые российские силовики вряд ли встретят с восторгом. Речь идет о мониторинге, условиям по санкциям, запрете на дальнейшие наступательные действия.

Перед путиным встанет задача продать соглашение как стратегический выигрыш, скрыв реальную цену, в частности, потерю пространства для будущей агрессии и зависимость от международных механизмов контроля.

Европейский расчет тоже предельно прост. Затяжная война угрожает экономике Европы и политической стабильности. Но внутри ЕС раскол очевиден. Восточноевропейские страны видят в плане легитимацию силы, западноевропейские – единственный способ стабилизировать континент. Именно поэтому архитектура плана делает Европу не наблюдателем, а полноценным участником, ответственным за гарантии и реконструкцию.

Критики называют инициативу Трампа–Рубио «умиротворением». Но, исторические аналогии здесь не столь прямолинейны. Мюнхенское соглашение было уступкой без гарантий. Этот же план, напротив, строится на идее принудительного мира, за которым стоят штрафные механизмы, политическая координация и реальная военная сила.

Да, можно спорить о морали. Можно спорить о том, насколько справедлив компромисс, в рамках которого агрессор сохраняет часть захваченной территории. Но, невозможно спорить с тем, что альтернативы выглядят либо утопично, либо чудовищно по своей цене.

В конечном счете, вопрос не в том, нравится ли этот план Украине, россии или Европе. Вопрос в другом: готовы ли они признать, что жесткий мир, подкрепленный санкциями, гарантиями и международным надзором, лучше бесконечной войны без четкого конца.

Если хотя бы одна сторона скажет «нет», то план останется в ряду нереализованных проектов. Если же все три скажут «да», то это может стать началом окончания крупнейшего европейского конфликта со времен 1945 года.

Жесткий мир – не сладкий. Но иногда только он способен остановить кровопролитие.