Говорю утром своим детям: "Знаете, в понедельник вы не идете в школу". "Ой, класс! А почему?", – спрашивают они. И я должен им отвечать, что мы не знаем, существует ли ваша школа еще или ее уже нет.

Это была очередная ночь в укрытии. Много баллистики и шахедов на Киев, звуки взрывов и этот животный инстинктивный страх, который пробирает до костей. А утром администрация школы написала, что в нашу школу был прилет.

В голове появляются мысли одновременно и мамы, и правозащитницы. Во-первых, это был удар по гражданскому объекту. Во-вторых, хорошо, что сегодня суббота, там не было детей и учителей – только охранник, и с ним все в порядке. А мозг все равно рисует в воображении, что по будням как раз в это время родители уже могли привести в школу детей, которые могли оказаться в зоне поражения этой огромной махины, которая несет минимум 60 кг взрывчатки. И становится очень страшно.

Школа сразу попросила о помощи. После того, как место попадания осмотрела полиция, зафиксировала это преступление и разрешила зайти на территорию, родители быстро собрались – приехали кто откуда, привезли, что могли.

Украина – всегда этот маленький дух Майдана: как только происходит что-то очень плохое, люди включаются и начинают работать. Это еще и механизм держать себя вместе – прийти и делать что можешь, маленькими шагами. Мы убирали, заклеивали окна пленкой, выбрасывали поврежденные рамы.

Когда в комнате, где учатся твои дети, ты перебираешь рисунки, фломастеры и карандаши, пробитые кусками этого стекла, то будто держишь в руках эту часть из нашей страшной истории, через которую проходят наши дети.

Был очень трогательный момент, когда под школой собралось несколько старшеклассников, хотели помочь, но их не пускали из соображений безопасности. К ним вышел директор, спрашивал, как и почему они хотят помочь. Дети отвечали: "Это наш второй дом, мы здесь проводим больше всего времени, а там был наш кабинет математики, его уже нет". И они добились своего. Ученикам разрешили убрать менее поврежденные классы, обтянуть лентой воронку от взрыва на безопасном расстоянии, как на месте преступления.

И в этих маленьких действиях наши дети находят свое достоинство. Тянув эту ленту, они очерчивают границы. Они как бы говорят: "Россия, вы здесь. Вы несете боль, вред, обломки. Вы уничтожаете наши школы, больницы, убиваете наших людей. Но мы проведем свою линию и мы будем стоять там, где мы можем что-то сделать, где мы можем быть самими собой, говорить сами о себе, пока мы живы".

Я смотрела на них и думала, что есть огромная ирония в том, что нам сейчас предлагают "мир" и нейтральность, предлагают все забыть и простить. Но ты понимаешь, что без ответственности не может быть никакого милосердия и примирения, потому что дети не должны обтягивать лентой воронки размером с футбольное поле на территории своей школы, когда их лишают их детства, здорового существования.

Нам хотят насадить новую дефиницию понятия "мир" и новую дефиницию понятия "справедливость". А справедливость – это явно не про "спрятать под коврик" все те преступления, которые совершила Россия. Что бы дальше ни произошло, в Украине уже больше, чем достаточно задокументированных преступлений, совершенных Россией, которых уже достаточно для трибунала, для ордеров на арест.

Простить можно тогда, когда у тебя просят прощения. А когда над тобой издеваются и говорят, что ты еще должен принять все мои условия, тогда это не о прощении. Поэтому такого формата "мир", который нам сейчас предлагается, он не является приемлемым.

Что нам дальше со всем этим делать? Держать голову холодной. Делать базовые вещи для безопасности, спускаться в укрытие. Говорить с детьми, объяснять им что происходит, потому что они хотят понимать и в 13 лет, и в 3 года. Работать. Для многих украинцев работа стала механизмом (иногда даже не очень здоровым) держать себя вместе, потому что мы чувствуем, что мы не одни. Смеяться – и пусть это будет смех сквозь слезы, чем иначе. Поддерживать детей – игрой, коробкой Friends из МакДональдса, классной прогулкой, когда чувствуешь себя очень - очень человеком и живешь в том моменте здесь и сейчас.

У нас дома елка уже неделю стоит и я шучу, что можем уже через две недели куличи печь. Мой трехлетний сын как-то проснулся в укрытии и говорит: "Все, я хочу идти наверх". Я ему говорю: "Ты знаешь, мы не можем, там летают ракеты, дроны, все взрывается, слышишь? Я боюсь". Он говорит: "Мама, смотри, у нас на кухне нет дрона?". Я говорю: "Нет". И он говорит: "Так идем на кухню!".

Это детская логика – когда дети очерчивают безопасный для себя периметр, но такое мышление помогает и взрослым. Тут война – она есть всегда, как фон, но мы определяем эту "маленькую кухню", где пока нет дрона и там варим кофе.

Вероника Сенцов-Вельч , директор Amnesty International Ukraine