Сокращенная версия этого текста опубликована в The Economist

Для большинства украинцев российское вторжение разделило жизнь на "до" и "после". Я не исключение. Когда-то я был заместителем Генерального прокурора Украины. Сейчас я – военнослужащий Вооруженных сил Украины, который занимается проблематикой применения права войны, в частности вопросом сбора доказательств с поля боя (battlefield forensics). В течение некоторого времени я жил в блиндаже под Покровском, наблюдая вблизи за отважной защитой украинских земель и людей.

Мы имеем слишком большие потери. Времени на размышления почти нет. И все же я не могу прекратить думать о своей прежней работе – и, в частности, о том, как проваливается система международного правосудия. Россия пытается избежать ответственности за свои преступления. И ей это частично удается.

Украина и ее партнеры сейчас взвешивают американо--российский проект мирного плана, который предусматривает "полную амнистию за военные действия", а стороны "соглашаются не выдвигать претензий и не урегулировать дальнейших споров". Однако всеобщая амнистия в целом противоречит международному праву, поскольку ни одно государство не может отменить самые тяжкие преступления. Если такое положение будет принято, оно закрепит безнаказанность и подорвет основы международного правопорядка, в частности – усилия по созданию Спецтрибунала по преступлению агрессии против Украины. Чтобы в полной мере понять, что поставлено на карту, стоит вспомнить путь, который прошла Украина.

До полномасштабной войны я организовал и координировал в Украине работу по расследованию военных преступлений. Начал в 2016 году, как прокурор АР Крым и г. Севастополь, а затем – как заместитель Генпрокурора. До этого не происходило системной работы с темой международных преступлений, так как для Украины это было чем-то новым и непонятным. Даже правовая квалификация происходящего была, мягко говоря, некорректной. Тогда я верил, что если мы соберем достаточно доказательств: задокументируем каждый разрушенный дом, каждого пострадавшего гражданского, каждую внесудебную казнь – правосудие непременно наступит. Однако оказалось все не так просто.

Мы документируем международные преступления. Новые доказательства появляются каждый день. Поэтому сегодня правосудие – такая же стратегическая необходимость, как и победа. Именно правосудие, не месть. Освобождение территории еще не означает справедливости. Настоящая справедливость возможна только благодаря целому комплексу мер, в том числе и привлечению виновных к ответственности.

Несмотря на это, многие до сих пор неправильно понимают истоки этой войны. Некоторые отсчитывают ее от 2022 года, другие – от 2014-го. В действительности же кампания России по уничтожению украинской идентичности продолжается веками: от подавления языка и культуры до разрушения государственности. Это не просто война за территорию. Это война за само существование.

Когда снова звучат разговоры о перемирии, важно повторить очевидное: не может быть настоящего и длительного мира без справедливости. В марте 2022 года, во время переговоров в Стамбуле, Россия пыталась заставить Украину отказаться от юридических претензий. Российский меморандум, поданный в июне 2025 года, снова содержал требование отказаться от любых "взаимных претензий" в отношении совершенных преступлений. Подобные попытки происходят и сейчас. Украине постоянно предлагают иллюзию мира в обмен на территории и правосудие.

Правосудие или его имитация?

Достижение правосудия всегда было вызовом для международного сообщества и нередко воспринималось как прерогатива "победителей". В эпоху гибридных войн найти этих "победителей" значительно сложнее. Ситуация становится еще более тревожной, когда от государства-жертвы ожидают, что оно будет судить агрессора. Украинские суды – это не древний лондонский Олд- Бейли. Они не имеют ни институциональной способности, ни международной легитимности, необходимых для таких процессов. Расследование сотен тысяч эпизодов требует привлечения авторитетного международного механизма.

Некоторые предложенные модели выглядят убедительно на бумаге, но вряд ли пройдут испытание практикой. Например, создание "регионального" трибунала под эгидой Совета Европы может казаться логичным, но его юрисдикция ограничена. Да и сейчас запуск его работы находится под угрозой. Более того, при такой модели вряд ли получится обойти иммунитеты высших должностных лиц России – президента, премьер- министра, министра иностранных дел – тех, кто несет наибольшую ответственность.

Одним из перспективных решений могло бы стать создание гибридного механизма правосудия, который охватит весь спектр международных преступлений: агрессию, военные преступления, преступления против человечности и геноцид. Гибридные модели уже доказали свою эффективность: в Сьерра-Леоне судили действующего главу государства, в Боснии и Герцеговине интегрировали международный опыт в национальную систему. Заслуживает внимания также пример Центральноафриканской Республики, который может стать полезным для Украины.

Такие партнерства не только обеспечивают правосудие, они усиливают национальные правовые институты. До 2019 года Украина фактически не имела инфраструктуры для расследования международных преступлений. И до сих пор не имеет достаточного опыта и способности для ведения сложных дел самостоятельно. Привлечение международных судей и прокуроров необходимо, чтобы расследования вызывали доверие и были авторитетными.

Безнаказанность – заразна

Правосудие для Украины – это правосудие для мира. Если государство с ядерным оружием может ворваться в другую страну и убивать безнаказанно, то какой смысл будут иметь международные нормы?

Мы наблюдаем эрозию международного уголовного правосудия. Монголия и Таджикистан отказались выполнять ордер МУС на арест Владимира Путина. США ввели санкции против должностных лиц самого Суда. Венгрия фактически прекратила сотрудничество с МУС. Это подрывает работу единого постоянно действующего Суда, призванного наказывать за самые тяжкие преступления.

Дополнительно проблемы возникают и внутри этого Суда. На ранних этапах развития института значительную роль играет человеческий фактор, ведь эта деятельность требует преданности и служения. Именно поэтому недавнее отстранение прокурора МУС после года обвинений в неподобающем поведении стало еще одной трещиной в хрупкой архитектуре международного правосудия.

МУС может выдавать ордера, но без исполнения они остаются символическими. Если Суд не способен обеспечить соблюдение собственных решений, то какие шансы будет иметь новосозданный трибунал? Россия и другие государства активно подрывают саму идею универсальной юрисдикции: высмеивают Суд, угрожают судьям, прикрываются дипломатией. Если безнаказанность станет нормой, международное правосудие потеряет смысл.

Однако я не потерял надежды. Мы продолжаем собирать доказательства, теперь уже в составе ВСУ. В частности, возле Покровска, я видел, как в украинских пленных, которые сдались, стреляют в упор. Видел, как раненых военнослужащих ВСУ казнят российские военные, несмотря на отсутствие сопротивления. Такая жестокость должна удерживать нас всех в фокусе поиска справедливости.

Война России – это испытание международного правопорядка. Если такие преступления останутся безнаказанными, можно будет смело провозглашать, что сила определяет право, что границы можно перекраивать насилием. Но печальный факт заключается в том, что Украина не способна сама отстоять справедливость. Мир должен активно поддерживать стандарты, которые он провозглашает. Задекларированные ценности человеческого достоинства, свободы, справедливости имеют вес только тогда, когда основываются на добродетели – мудрости, мужества и настоящей преданности правосудию. Именно практикуя эти добродетели, а не только провозглашая их, можно сохранить правовой и моральный порядок, на котором держится свободный мир.

Гюндуз Мамедов