Участвовал в конференции. Один докладчик сказал, что тенденция сейчас: дети – атеисты. Он работает в школе и видит. Профессор ему возразила, что её знакомые бойцы на фронте стали верующими, и дети во время войны тоже становятся.

"Бог есть. +/-" называлась моя книжка. Это издательское название. Я атеист.

"Я атеист, слава богу" – афоризм Бунюэля, который всю жизнь был атеистом, а когда его на старости лет спросили, остаётся ли, ответил так.

"Бог есть. +/-" – как нельзя лучше подходит для агностицизма, в котором бог и не отрицается, и выносится за скобки, он то ли есть, то ли нет, всё равно не узнать. Поэтому и верить в него необязательно.

Самый известный агностик – Иммануил Кант. Которого мы помним по фразе про "звёздное небо над головой и моральный закон внутри". Это как бы эквивалент бога, непознаваемое.

Вопрос бога возникает на войне. Самое знаменитое – "Не бывает атеистов в окопах". Давнее, ещё Второй мировой войны. И отрефлексированное многажды. Джеймс Морроу, фантаст, сказал: ""В окопах нет атеистов" – это не аргумент против атеистов, это аргумент против окопов". Я не очень понимаю, что это значит. Я не в окопе.

В окопе – Андрей Кириченко: "Говорят, на передовой все становятся верующими. Да ни фига! Все становятся суеверными. У нас капеллан на богослужение никого набрать не может. Никто не приходит. Всё завалено Библиями, карманные Евангелии, "Молитовники воїна", религиозная литература повсюду, – не берут".

Андрей: "Вот ещё кусочек безбожия. Много и часто приходилось видеть и жить в брошенных домах. Кое-где видно, что хозяева имели время многое забрать с собой. Даже посуду. Иконы не забраны! Висят. То есть к ним отношение как к картинам или книгам. Ценные старинные, конечно, забирали, а новые нет. А ведь для верующего главная святыня в доме".

Андрей: "Интересно, что людям продолжают рассказывать, что на войне начинают верить. За отпуск опровергал раза четыре. Встречался с вдовами погибших. Они говорят, что а вдруг?! Вдруг это был не он и т. п. Печально. Но вот о том, что молятся, никто не говорил".

Андрей: "За войну только раз встречал человека, который молился под обстрелом. И то там была полная жопа, сидели в дренажной трубе, куда пытались залететь дроны. Не вылезешь, а орки уже подходят. А так – никакой религии. Споры если и есть, это спор, скажем так, агностиков и атеистов. Не более. Другое дело – любители счастливых вещей, вещих снов и дурных примет".

Что может пугать на войне больше, чем сама война?

Лучший роман о Второй мировой – "Капут" Курцио Малапарте – репортаж, документальный жанр. Но описанное там так гротескно-страшно и немыслимо, что Малапарте не верили, что он это не выдумал, а записал как есть. До сих пор гадают, выдумал или факты собрал.

Андрей рассказал страшную историю, настаивает: напиши! Из окружения под Великой Новосёлкой он выходил с товарищем. Потом они потеряли друг друга. Андрею сказал знакомый, что видел, как тот был убит. После контузии, второй уже за войну, и госпиталя, очередного, Андрей оказался в Харькове, дома. Зашёл в гости к старинному приятелю, нашему однокашнику. Разговорились, рассказал, как выходил. Погибший, выяснилось, – друг семьи приятеля, и жена однокашника как раз собиралась на день рождения к жене погибшего. Не знающей, что он погиб. Объявляет об этом родственникам командир, на основании двух-трёх свидетельств очевидцев. Таковы правила. Нельзя сообщать от себя раньше командира. И как после этого быть жене однокашника? Идти на день рождения к жене погибшего и сидеть как ни в чём не бывало? Улыбаться, произносить тосты, желать счастья? Или пойти и всё рассказать прямо сейчас, пока гости не собрались и праздник не начался. И не начнётся тогда.

Жена однокашника не пошла. Андрей отговорил её. "Формально он и сейчас пропавший без вести, хоть и куча свидетелей. Печально всё это. У них остался маленький поздний ребёнок".

Реальность войны страшная и гротескная, нечистой силе там некого пугать и нечего делать.

Богу тоже.

Андрей: "Ну это зависит от человека. Я ведь сужу по себе и окружающим. За всех не скажу. Хоть думаю, везде так. Вспомним Первую мировую. Везде официальная религиозность. А потом дикий всплеск безбожия. В бывшей царской России – до крайности. Вспомни советские фильмы. Главные безбожники в деревне – солдаты, вернувшиеся с фронта. И не обязательно сторонники красных. Очевидно, не придумано. Во Вторую мировую уже, кстати, тема религии на войне как-то отсутствует даже у англичан или американцев. Вся эта история с разрешением церкви в СССР во время войны и якобы взрывом религиозности очень мутная. И разрешили-то только РПЦ, остальных стали гонять даже больше, чем до войны. Часто об этом забывают".

Лучшие романы о Второй Мировой – гротескно-абсурдные. "Жестяной барабан", "Уловка-22". О боге там речь не идёт. Капеллан – самый симпатичный герой "Уловки" – избегает своих обязанностей, и за него их исполняет денщик-атеист. "Жестяной барабан" пронизан библейскими аллюзиями, но они настолько гротескны, что "Барабан" – по сути пародия на Библию.

Идея бога – идея порядка. Разумной системы, которая объясняет всё и где всему есть своё место. Война – это хаос, состояние мира до бога. Или вне его. Хаос – абсурд и бред. Богом не объяснишь войну; абсурдом, гротеском – можно.

В Телеграм-канале: ""Іскандер" вбив зайця, який пробігав біля місця прильоту🐇 Ось такий початок Великодня".

"Бог стрёмный", – говорит дочка Надя. Она тоже атеистка. Как и её подружки, поколение военных детей. Они привыкли, как к пению птиц, к воздушной тревоге. Выбегают на балкон посмотреть на шахед. Идут в школу мимо домов, разрушенных им. Воспринимают войну как данность. Выросли в ней и не помнят, как и что было в прошлой, другой, довоенной жизни.

Для них война и есть тот разумный порядок вещей, установленный богом. Поэтому его нет.

Мы в советском атеистическом детстве вызывали духов, они являлись или не являлись. Верили в привидений, я сам их видел. А сколько было городских страшных легенд! Гроб на колёсиках, красная рука, кровавое пятно на стене, забравшее всю семью. В церквах мы тырили свечки, били в колокол, пока никого рядом нет.

Спрашиваю у Нади, что у них. Привидений не видела, городские легенды – "Ну, такое".

Надя – художница. Наде лет шесть было:

– У меня есть идея!

– Какая?

– Зелёненькая.

С тех пор у нас в разговорах идеи зелёненькие, синенькие и так себе – красненькие, то есть фиговенькие.

Спрашиваю у Нади про идею бога.

– Красненькая.

Про идею войны.

– Не знаю. Красная или чёрная. Не идея вообще.

Зелёную, синюю, жёлтую, белую краски покупаем ей часто, расходуются быстро. На её рисунках почти нет чёрных и красных цветов. На рисунках – небо, деревья, снег, домики, не разрушенные войной. Они не покинуты, в окнах свет горит.

Разрушенные дома она видела достаточно. И рисовала в начале войны.

Война – это хаос и бред, не объяснимый идеей бога. С хаосом можно справиться лишь своим собственным порядком внутри. Тем, о котором говорил Кант. Тем, что на рисунках у Нади. Тем, что в письмах Андрея с передовой.

Андрей Краснящих