Улица Бандеры, улица Коновальца, улица Сергея Ефремова, улица Аллы Горской. Список можно продолжать, но и этих четырех имен достаточно. Это имена очень разных людей, которых объединяет главное – ощущение собственной украинской идентичности и готовность бороться за нее. И результат во всех случаях был один и тот же – смерть.

Именно поэтому я всегда подчеркиваю: российско-украинская война – это, прежде всего, война за идентичность. Многие наши соотечественники этого упорно не осознают, считая, что Россия борется за территорию, против свободы и демократии или что это просто мания Путина. Но на самом деле Россия всегда воевала за одно и то же: чтобы в Украине не осталось людей, которые чувствовали бы себя украинцами и пытались напомнить об этом другим. В России искренне убеждены (и было время, когда эта уверенность почти соответствовала действительности), что таких сознательных украинцев меньшинство. И что достаточно их уничтожить, чтобы все остальные почувствовали себя "нормальными русскими".

Когда большевики установили контроль над Украиной, они методически истребляли тех, кто помнил, что он украинец и украинцы – самостоятельный народ с собственной цивилизацией. В то же время, пытались убрать и тех ярких деятелей эмиграции, которые могли сохранять этот огонь украинства. Приблизительно то же происходило и после Второй мировой войны. Коновалец и Ефремов – это одна эпоха, Бандера и Горская – уже другая, но намерения оставались неизменными. И, как ни странно, даже провозглашение украинской независимости не изменило этот подход. Для Кремля Украина оставалась декорацией. Вымышленная страна, смысл которой лишь в том, чтобы местные элиты могли ее обворовывать и не делиться с Москвой. А для удобства такого подхода придумали язык, культуру и даже собственную историю, посягая на "русский" Киев и князя Владимира.

Поэтому идея убирать тех украинских политиков, которых в Москве считают "слишком украинскими", – это не новая идея, связанная с нынешней войной. Это давняя идея. Когда Путин рассказывал, что Зеленский испугался националистов и потому не пошел на договоренности с ним – то есть на капитуляцию Украины, он искренне верил, что достаточно избавиться от этих "националистов", и тогда следующий президент сделает все, что ему прикажут в Кремле. Потому что и сам он якобы к этому стремится, только боится "злосчастного меньшинства".

Но Кремлю нужны еще и разъединяющие убийства. Парубия в Москве всегда воспринималась как яркая фигура, политическая и национальная бескомпромиссность которой могла отпугивать тех, кто воспринимает Украину только как территорию, а не как цивилизацию. И убить такого человека – это не только избавиться от одного носителя украинства, но и дать возможность высказаться тем, кто убежден, что именно украинство и стало причиной войны. Ведь если бы украинцы "не были радикалами", "не раздражали хищника", "не посягали на праздник" на своем языке, возможно, войны и не было бы. Перед великой войной мы слышали немало таких голосов.

Политический конфликт между спикером и новым президентом, свидетелями которого мы все были, связан прежде всего с тем, что Андрей Парубий прекрасно понимал: никаких договоренностей между Зеленским и Путиным не будет. Зеленский раздражал Путина уже самим фактом того, что называл себя президентом "несуществующего вымышленного государства". А то, что такие, как Парубий, пытались наполнить это государство цивилизационным содержанием, с точки зрения Путина – двойное преступление.

Именно поэтому это убийство напомнило о подлинных реалиях войны. Это идеологическая война, которая не завершится на поле боя. И террор может оставаться действенным инструментом, даже если горячая фаза боевых действий когда-нибудь и завершится. Почему? Легко понять на ближневосточном примере. До последних лет в Израиле всегда были слышны голоса верующих в возможность договоренностей с палестинскими арабами, в два государства, в сосуществование. Я и сам отношусь к таким оптимистам. Но еще во время учебы в Москве мои палестинские сокурсники откровенно мне говорили:

"Все евреи должны уйти с нашей земли. Мы должны жить в Хайфе и Тель-Авиве, а не они".

Это говорили коммунисты, а не исламисты. И в этом был ответ: евреи хотят договориться, а арабы хотят одного – чтобы еврейское государство вообще не существовало. Если нет сил уничтожить ее войной, то есть террор, который будет напоминать людям в этом государстве, что покоя им не будет.

Теперь с россиянами и украинцами тоже самое. Российское руководство, полностью отражающее глубинные убеждения собственного народа, хочет, чтобы тех, кто не признает "исконные русские земли русскими", на этих землях просто не было. Если не удается завоевать все – надо отравить жизнь оставшимся там, чтобы они не могли нормально жить и строить. Поэтому к террору следующих десятилетий нам нужно быть психологически готовыми, если мы хотим остаться на украинской земле, а не превратиться в изгнанников из нее.

И я бы сказал, что единственным лекарством от такого террора могут быть изменения внутри самой России. Но кто знает, дождемся ли мы когда-нибудь этих изменений.

И, конечно, нужно понять: такой террор будет забирать не только случайные жертвы на разрушенных железных дорогах, взорванных дискотеках или в жилых домах. Он будет отнимать лучших. И к этому тоже следует быть готовым.