Этот рассказ можно назвать историей любви и большой силы духа. В ней объединились четко организованная поисковая работа родных, нестандартные правозащитные решения и счастливый случай. Наверное, благодаря этому военнопленный Роман, которого 100 дней удерживали в далеком Грозном, был освобожден и вернулся в Украину к любимой Маричке, которая со времени пропажи защитника вместе с его сестрами делала все возможное и невозможное ради освобождения мужчины.

Роман — 35-летний доброволец со Львовщины. На второй день полномасштабного вторжения России мужчина мобилизовался и с июня 2022 года служил в отдельном батальоне штурмовой бригады как наводчик пулеметного взвода роты огневой поддержки.

[see_also ids="582701"]

4 марта 2023 года во время масштабного штурма под Белогоровкой на Луганщине Роман с побратимами заходили на усиление. «Враги были критически близко — всего несколько метров между нами, — рассказывает мужчина. — Когда я перезаряжал оружие, один из них выстрелил в меня, но поняв, что еще жив, я выпустил в оккупанта последние патроны. Больше мы ничего не могли сделать: россиян было очень много и они стояли кругом. В тот день восемь наших ребят погибли, остались только я и побратим. Вместе с ним и попали в плен».

Роман говорит, что тогда их забрали российские войска в типичной форме с «вагнеровскими» шевронами и повезли в Лисичанск. Там оставили в подвале с другими украинцами. Украинских военнопленных били, издевались над ними, жестко допрашивали. «Им было начхать, что мы ранены, — рассказывает бывший военнопленный. — У меня было все в крови, но это их не интересовало. У одного из пленных вообще кусок ноги был вырван, но все равно его били. Глаза и руки всем завязали».

Мужчина вспоминает, что сначала их допрашивала местная разведка, потом — донецкая комендатура: делали фотографии в разных ракурсах, брали кровь. Когда заводили на второй допрос, на столе у палачей уже лежалая папка «Дело» с фотографией Романа.

«Били много. Один всегда с автоматом сидел, потом принес 50-сантиметровую палку, похожую на бейсбольную биту, и ею продолжил: по шее, по ногам. Я не назвал ни одной фамилии, позиции не сдал», — рассказывает Роман и добавляет, что в сутки их водили на допросы три-четыре раза. Потом загрузили в «КрАЗ» и куда-то повезли: «Там не было ни питьевой воды, ни туалета, ни еды. У каждого — мешки на голове и руки скотчем замотаны. Как-то попытались этот скотч немного растянуть, потому что кисти рук сильно немели и опухали, но как только они увидели, что ослаблено, сразу скотчем еще сильнее обмотали».

Роман говорит, что в течение этих двух или трех суток били и допрашивали постоянно, дважды водили на расстрел: «Издевались, говорили, что мы — п*доры, потому что пошли против них воевать. Кричали все время, что все украинцы — конченые и п*дарасы, потому что хотят в Европу. Там мне еще хотели татуировку срезать. Она не патриотическая, но все равно им что-то не понравилось. Но когда начали раздевать, увидели мою 20-граммовую золотую цепочку и забыли о тату — это меня спасло».

[see_also ids="583092"]

Роман вспоминает, что тогда у одного из пленных украинцев оккупанты нашли документы от «десятки Эдельвейсов» (10-я горно-штурмовая бригада «Эдельвейс») и решили всех задержанных продать или отдать чеченцам. Перед загрузкой ребят снова поставили к стенке и имитировали расстрел, говорили: «Все равно вас там порвут на куски».

«Как только нас передали чеченцам, всех завели в подвал, сняли повязки с глаз, стяжки с рук. Спросили, у кого какие ранения, и оказали медпомощь. Это были уже шестые-седьмые сутки плена. Ребятам, у которых одежда была вся порвана, выдали другую, дали пить, есть», — добавляет защитник.

Говорит, чеченцы не били, но постоянно психологически давили: «За что вы пошли воевать?», «Зачем оно вам, лучше бы в тюрьму садились». Говорили, будто бы уже все решено: «Хоть так, хоть так — будет Россия». Но преимущественно говорили на чеченском. Потом снова всем глаза и руки завязали и загрузили в автомобиль. «Ехали долго и тяжело, потому что стоя, часов 12, — вспоминает Роман. — В машине такая камера была, словно клетка маленькая, — там только один человек мог стоять. Тогда запретили разговаривать между собой, поэтому я даже не знаю, сколько наших в этом автомобиле было».

Когда доехали, всех завели в подвал, где уже было двадцать пленных украинцев, которые и рассказали, что это — Грозный. Там уже всем сняли стяжки с рук, глаза развязали, покормили. Кому врача надо было — отвезли в больницу, проверили раны, не гноятся ли.

«В камере были двухэтажные стеллажи с матрасами, все зарешечено. Говорили, что это был первый полк полиции при МВД Чеченской республики. Из еды выдавали каждому в день по полбуханки хлеба. Раз в неделю — четыре «мивины», пачку пюре, пять пакетиков чая и 100 граммов сахара. Кроме этого, приносили горячий суп, тоже раз в неделю. Воду сами набирали, когда ходили в туалет: там бочка с технической водой стояла. Электрочайник в камере был. Среди нас был военный медик, поэтому он чеченцам говорил, какие медикаменты надо, и они покупали», — рассказывает Роман.

В течение всего этого времени родные защитника и его любимая Маричка почти ничего не знали о мужчине. В последний раз женщина разговаривала с Романом в тот день, когда он исчез: «Роман тогда уже был ограниченно пригоден и не должен был идти на нулевые позиции, но в его роте служили ребята намного младше, и он пошел вместо них. Да и побратимов, с которыми служил с первых дней, не мог оставить. В тот день связь с Романом оборвалась, а через два дня мне сообщили, что тогда на его позиции зашли москали. Один из побратимов плакал, говорил, что он точно погиб. Это были самые адские дни, когда душой не можешь поверить в то, что говорят. Но я верила, что жив, — каждый день писала любимому сообщения, чтобы он не сдавался, потому что его ищут. Понимала, что он не читал их, но надеялась, что, может, Роману становилось хотя бы немного теплее на душе».

Спустя долгих три дня благодаря видео из Интернета родные узнали, что мужчина жив и в плену. Тогда Маричка с двумя сестрами Романа — Ириной и Галиной — решили делать все возможное: организовали постоянный поиск, делили между собой обязанности и все время поддерживали связь.

Женщина говорит, что тогда считали нужным без устали напоминать всем организациям о поиске Романа. Поэтому сестра Галина через день звонила в НИБ и Красный Крест. Маричка с другой сестрой, Ириной, ежедневно рассылали электронные обращения: Ирина писала от лица матери, Маричка — от себя.

«Я себе завела тетрадь, куда записывала все отправленные письма. Иногда за день насчитывалось 25 адресатов: мы писали во все возможные инстанции и службы, обращались к депутатам. Как только получали ответ, отправляли новые письма. Мы не сидели на месте, а готовы были делать все, что можно!» — рассказывает Маричка.

У каждой иногда «опускались руки», но женщины постоянно поддерживали друг друга и не останавливались: звонили, писали и пытались сделать все от них зависящее.

«Как-то мне позвонили из одной организации, куда я отправила повторное письмо о поиске Романа, и «посоветовали»: «Радуйтесь, что он жив. Закончится война, и потом его обменяют». Когда я такое слышала, чувствовала тупик и тяжелый камень в груди. Так нельзя говорить родным пленных! Ни в коем случае! Я на это отвечала: «Вы же знаете, с кем мы воюем, война не закончится завтра, разве можно просто сидеть и ждать окончания войны?» — добавляет Маричка.

Сначала родные вообще не знали, где Роман. А на Пасху пришла неожиданная весть. Одного из пленных, которого удерживали в Грозном, обменяли, и он сообщил, что Роман — в Чечне. Тогда женщина обратилась к юристу Правозащитной группы «СІЧ» Юлии Полехиной.

«Мы начали вместе искать какой-то контакт, чтобы выйти на Чечню, и Юлия посоветовала обратиться к представителям власти и помогла составить письмо с просьбой помочь установить связь с Романом. Ответов на эти официальные письма мы так и не получили», — рассказывает Маричка и добавляет, что тогда колебалась, стоит ли обращаться к врагу: «У меня был самый большой страх, чтобы не навредить. Но когда звонишь во все органы, а к тебе приходят похожие ответы, что местонахождение Романа не установлено, теряешь надежду. Были такие моменты, когда чувствовали полную безысходность. Но понимали, что ему намного хуже, чем нам, и мы не имеем права давать слабину».

Маричка говорит, что ежедневно все родные вместе молились не только о возвращении Романа, но и просили подсказать, что им делать, просили прислать людей, которые помогут освободить защитника. Добавляет, что молитва для нее — самое сильное оружие в минуты отчаяния и боли, потому что дает силу и помощь.

«Как-то в соцсетях я нашла личную страницу одного из представителей власти, которым мы послали официальные письма. Снова колебалась, переспрашивала у юриста, стоит ли ему писать. Наконец все же написала, что ищу своего любимого в Грозном. В тот же день сообщение было просмотрено, а через два дня я получила ответ: «С ним все хорошо», — рассказывает женщина.

Говорит, что такую фразу может написать любой человек и это может означать: «Отцепись...» Тогда Маричка попросила его о помощи: о возможности поговорить с Романом или получить хоть какую-то информацию о нем.

Прошло еще два дня, и поздно вечером женщина получила новое сообщение с активной ссылкой. «Я сразу позвонила сестре, потому что не знала, что делать, боялась провокации. Наконец перешла по ссылке и увидела сообщение: «У него все нормально, работаем над обменом», а потом еще и получила фотографию Романа».

[see_also ids="532647"]

Говорит, тогда была в шоке и не могла слова выговорить. Набрала сестру и, громко рыдая, повторяла имя Романа: «В тот момент я впервые увидела его фотокарточку после исчезновения. Он стоял весь заросший, с бородой, но цел, жив и здоров! Это было 13 мая, за месяц до освобождения. Мы прожили эти сложные сто дней неизвестности. Тяжело сейчас это вспоминать».

Роман до последнего не знал, что его могут освободить. Когда один из чеченцев с ним фотографировался и говорил, что Романа ищут, он даже не решился спросить: «Кто ищет?». Больше защитник его не видел. Но месяц спустя в камеру зашли другие чеченцы, спрашивали его фамилию.

«Где-то в полночь выдали футболки, чеченскую камуфляжную форму и кеды. Сказали, чтобы мы с несколькими ребятами в три часа были одеты. Куда везут, никто не знал, об обмене — вообще ни слова. Из Грозного в Ростов нас сопровождал чеченец, а там передал россиянам. Далее самолетом в Белгород, там в автобусе сидели где-то четыре-пять часов. Пока ждали, впервые сказали, что едем на обмен. И будто бы, если наши захотят, то отдадут нас. На линии разграничения нас поменяли. Но мы поверили, что это обмен, только когда увидели военного с нашим флажком на форме», — рассказывает Роман.

[see_also ids="580944"]

Юрист-правозащитница Юлия Полехина добавляет, что родным важно быть целеустремленными и действовать: «Когда стало понятно, что защитник — у чеченцев, мы с Маричкой нашли контакты представителя власти и составили письмо к нему. Она еще несколько дней решала, стоит ли его отправлять, — честно говорила, что ей страшно. И это понятно, потому что действительно важно соблюдать безопасность и взвешивать все возможные риски, чтобы не навредить родному в плену. Но именно эта история еще раз доказывает, что родным нужно действовать. Где-то это должно сработать».

Юрист добавляет, что эта история — пример эффективной командной работы: «Я счастлива, что Романа наконец обменяли и он вернулся домой. В этом — огромная заслуга Марички и родных, потому что всегда во время поиска инициаторами подачи запросов, обращений и других поисковых действий являются близкие люди пленного. Правозащитники в большинстве случаев оказывают юридическую помощь — правильно составляют запросы и письма, объясняют, куда нужно обратиться, и советуют, как действовать в разных случаях. Конечно, это совместная работа, но всегда первые шаги должны делать родные».

Сейчас у всех впереди много работы. Роман восстанавливается, потому что после плена у него существенные проблемы со здоровьем. Маричка помогает украинцам, чьи родные до сих пор остаются в российском плену, и администрирует группу поддержки. Говорит, что эти тяжелые дни поиска сложно вспоминать, но родственникам важно держаться, искать, верить и не опускать руки: «Я постоянно поддерживала связь с Винницким координационным штабом. Меня уже все там знали, даже голос узнавали. «Для вас сегодня, к сожалению, нет хороших новостей», — говорили после каждого обмена, и каждый раз успокаивали, поддерживали, давали советы. Я извинялась за постоянные звонки, объясняла, что не могу иначе. И все же наступил день, когда нам позвонили из штаба и сообщили такую желанную весть: «Ваш родной только что вышел из автобуса, он уже дома». Столько чудес произошло тогда — во время поиска и во время освобождения! Сейчас это тяжело постичь. Главное — не терять веру!».